Vasilievas Fiodras

Фёдор Васильев

В русском искусстве имя Федора Александровича Васильева (1850 – 1873)

навсегда осталось феноменом ранней одаренности, удивительной загадки

природы. Его жизнь была трагически короткой: двадцать три года. Едва ли

мальчик, почти самоучка, в восемнадцать лет от роду он оказался в среде

ведущих художников своего времени.

В становлении Васильева как художника приняли участие Шишкин и Крамской, но

их влияние было лишь косвенным. Васильев развивался самостоятельно, жадно

впитывая жизненные и художественные впечатления. “Легким мячиком он скакал

между Шишкиным и Крамским, и оба эти его учителя полнели от восхищения

гениальным мальчиком”, – вспоминал Репин.

В репинской книге воспоминаний “Далекое близкое” передан портрет Васильева:

“.такую живую, кипучую натуру при прекрасном сложении имел разве Пушкин.

Звонкий голос, заразительный смех, чарующее остроумие с тонкой до дерзости

насмешкой завоевали всех своим молодым, веселым интересом к жизни. и как

это он умел, не засиживаясь, побывать на всех выставках, гулянках, катках,

вечерах и находил время посещать всех своих товарищей и знакомых ? Завидная

подвижность ! И что удивительно: человек бедный, а одет всегда по моде, с

иголочки; случайно, кое-как образованный, он казался. не ниже любого

лицеиста.”

Крамской и Васильев. Отношения этих двух больших художников – образец

редкого человеческого и творческого родства, взаимопонимания, восхищения,

взаимообогащения. Их письма друг другу – пример свободного самораскрытия,

“роскоши человеческого общения”, счастья узнавания себя в другом, они

искрятся радостью встречи двух духовно близких людей, полны юмора и

нежности. Когда Васильев умер, Крамской взял на себя уплату его

многочисленных долгов. Знаменитый “Портрет Л.Н.Толстого” был написан

Крамским в счет погашения части долга Васильева П.М.Третьякову. Но при

этом Крамской мог сказать о Васильеве: “Его манеры были самоуверенны и

почти нахальны. он не отличался молчаливостью и скромностью. У него эти

манеры и тон лежали в самой натуре. ему нужны были средства принца, чтобы

не жаловаться в жизнь”. Люди XIX века были значительно менее лицемерны, чем

мы сейчас. Они могли принимать, уважать и любить чужую индивидуальность, не

закрывая глаза на слабости, ошибки, пороки.

Жизнь этого удивительного “чудо-мальчика”, по словам Репина, этого Моцарта

русской живописи была отнюдь не безоблачной и таила в себе скрытую драму,

истоки которой лежали в детских годах Васильева.

Художник родился 10 февраля 1850 года в Гатчине в семье мелкого чиновника.

Вместе со своей старшей сестрой Евгенией (впоследствии ставшей женой

Шишкина) она была добрачными детьми А.В.Васильева. Это обстоятельство было

для Васильева весьма болезненным и мучило его постоянно, не давая

возможности официально носить фамилию и отчество по отцу. Оно же

сформировало чувство собственного достоинства и раннюю духовную зрелость.

Своим “учителем” Васильев считал так называемую Кушелевскую галерею

(коллекцию живописи графа Н.А.Кушелева-Безбородко), переданную в дар

Академии художеств в 1863 году и доступную с тех пор для публики. Васильев,

работая помощником у реставратора Академии И.К.Соколова, имел возможность

внимательно изучать это замечательное собрание, в котором находились

произведения Коро, Руссо, Добиньи, Тройона, братьев Ахенбах, швейцарского

пейзажиста Калама. И ориентация на этих мастеров прежде всего читается в

его ранних работах, таких как “Возвращение стада”, “После грозы”, “Перед

дождем”.

В 1870 году Васильев, добыв денег в Обществе поощрения художеств,

отправляется на Волгу вместе с Репиным. После этой поездки он мужает,

меняется и характер его творчества. Волга как бы раздвигает масштабы

видения мира, формат пейзажей укрупняется, они становятся более

пространственными, освобождаются от мелких от мелких деталей и

подробностей. “Волжские лагуны” – с широко взятым берегом, поросшим

жесткой травой, речными далями и высоким небом – одна из характерных работ

этого цикла.

Вскоре Васильев вместе со старшими друзьями принимает участие в создании

Товарищества передвижных художественных выставок: его подпись стоит подпись

стоит под проектом устава Товарищества. В 1871 году он пишет картину

“Оттепель”, получившую первую премию на конкурсе Общества поощрения

художеств. Это, пожалуй, единственное полотно, сближающее его творчество с

принципами искусства передвижников.

По размытой, изрезанной колеями дороге бредет путник с ребенком. Ноги

вязнут в мокром снега. Кажется, иногда не одолеть дороги, что бесконечно

тянется по бескрайней равнине. Унылая, заброшенная деревушка, темное,

закрытое серыми облаками нависшее небо – перовская тема безнадежной

нищенской жизни, тоскливого существования. Дороги “бесконечные, как

терпение людское” (В.Г.Перов), ассоициировались с трудностями жизненного

пути, природа как бы больна, что-то переламывается, перемогается в ней,

беззвучный стон разлит в пейзаже. Все признаки говорят о наступлении весны,

но пропитавшая картину тревожность отнимает у человека надежду на

обновление.

В дальнейшем Васильев больше не вернется к повествовательности социальной

подоплеке своей “Оттепели”. Он себя в пейзаже романтического типа,

эмоциональном и философичном одновременно. Глубокий и зоркий Крамской

разглядел в своем молодом друге “присутствие пафоса высокого поэта”,

близкое молодом друге “присутствие пафоса высокого поэта”, близкое себе

стремление найти решение “многих вопросов общечеловеческого интереса”.

Суждения Васильева поражают максимализмом тех задач, которые он ставил

перед искусством и перед собственным творчеством: он мечтал написать

картину, состоящую из одного голубого воздуха и гор, но так, что

“преступный замысел человека, смотрящего на картину, полную благодати и

бесконечного торжества и чистоты природы, будет отклонен и покажется во

всей своей безобразной наготе.”

Родственную себе душу ощутил в Васильеве другой художник романтического

склада – Н.Ге, сказавший, что Васильев открыл для русского искусства “живое

небо”. Васильева увлекала жизнь неба. Он любил писать этюды облаков,

проносящихся над землей. Небо в его картинах – это особый мир, где

невозможны человеческие измерения, мир, где человеку нечем дышать, но куда

мучительно стремится душа.

В 1871 году Васильев заболевает чахоткой и по совету врачей уезжает в Крым,

где создает лучшие свои произведения: “Мокрый луг” (1872), “Заброшенная

мельница” (1872-1873), “В Крымских горах” (1873). Ему не сразу удается

освоить мотивы непривычной для петербуржца южной природы, и первое время он

пишет картины по воспоминаниями о средней полосе России, обобщая некогда

виденные натурные впечатления.

В “Мокром луге” нашел совершенное воплощение важный для творчества

Васильева мотив стоячей воды. Завораживающее, не проницаемое зеркало воды в

центре и симфония неба над ним. Покой и движение, дольнее и горнее,

конечное и бесконечное, трепет трав земли и властная мощь жизни неба.

Переживание природы у Васильева было наполнено глубоко личностным

религиозным чувством: “Посмотри, какие звезды. Бездонное небо и какая

широта. А над всем – Творец.” – говорил он Репину. Если в пейзажах

Саврасова мы ощущаем ласку природы, улыбку солнца, весенней травы, цветущих

навстречу человеку деревьев, уют и прелесть уголков природы, то в пейзажах

Васильева мир природы предстает неласковым, полным скрытой тревоги, человек

оказывается одиноким и беззащитным перед лицом ее величия оказывается

одиноким и беззащитным перед лицом ее величия, мир природы несоразмерен

человеку, превосходит его. По дорогам васильевских пейзажей зритель не в

силах “идти”, его взгляд от переднего плана сразу же переносится к

дальнему, ему не дают побыть у воды, насладиться прохладной зеленью

изумрудной травы, неведомая властная сила отрывает взгляд от земли и

переносит в мир торжественной музыки движущихся влажных облаков. Душу

человека как будто что-то отзывает, и от этого властного зова она сжимается

и наполняется трепетом, чувствами восторга и страха. Человеческое существо

страдает, но в этом страдании очищается и возвышается его душа.

Это чувство природы наиболее полно выражено в самом совершенном

произведении Васильева – картине “В Крымских горах”. Как откровение

воспринял картину Крамской, и его отзыв о

произведении боготворимого юного

друга по глубине и тонкости проникновения в образный строй шедевра

Васильева остается непревзойденным: “.чем дальше, тем больше зритель

невольно не знает, что ему с собой делать. Ему слишком непривычно то, что

ему с собой делать. Ему слишком непривычно то, что ему показывают, он не

хочет идти за Вами.., но какая-то сила его тянет все дальше и дальше, и,

наконец, он точно очарованный, теряет волю сопротивляться и совершенно

покорно стоит под соснами, слушает какой-то шум в вышине над головой. эти

тени, едва обозначенные солнцем сквозь облака, ттак мистически действуют на

душу, уж он устал, ноги едва двигаются, и он все дальше уходит, и, наконец,

вступает в область облаков, сырых, может быть, холодных; тут он теряется,

не видит дороги, и ему остается взбираться на небо.”

Философский строй пейзажного творчества Васильева близок настроениям

философской лирики Тютчева.

Шумят верхи древесные

Высоко надо мной,

И птицы лишь небесные

Беседуют со мной.

Все пошлое и ложное

Ушло так далеко.

Все мило – невозможное

Так близко и легко.

Картина “В Крымских горах” почти монохромна, но здесь скрыто необычайное

богатство жемчужно-серых, коричневых, зеленых лиловых, тонов. Эти тончайшие

тональные переходы ии создают ощущение музыкальности колористического строя

пейзажа. “У меня до безобразия развивается чувство каждого отдельного тона,

чем я страшно иногда путаюсь, – писал Васильев Крамскому – где я ясно вижу

тон, другие ничего могут не увидеть. То же бывает и в музыке: иногда

музыкант ддо такой степени имеет развитое ухо, что мотивы кажутся другим

однообразными”.

Удивительны диапазон и эмоциональная насыщенность палитры пейзажей

Васильева. Рядом с симфонией серых в пейзаже “В Крымских горах” живет

пламенеющее золото огненных красок таких работ, как “Болото в лесу. Осень”

(ГРМ) или “Осенний лес” (ГТГ), мерцающие изумрудные оттенки таинственной

“Заброшенной мельницы” (ГТГ). Обладая необычайно развитым чувством цвета,

Васильев умел придавать ему содержательную значимость, цвет для художника

был одним из главных средств эмоциональной выразительности.

Последняя картина Васильева “В Крымских горах”, его творческое завещание,

стала для русского искусства примером возможности глубоких философских

обобщений в жанре пейзажа. Это завещание было воспринято впоследствии

Левитаном, продолжившим в картине “Над вечным покоем” размышления о вечном

и бренном, бесконечном и конечном в жизни природы и человека.